Позиция Министра культуры Российской Федерации Владимира Мединского по вопросу переноса мемориальной доски Карлу Маннергейму в музей Первой Мировой войны. Материал предоставлен пресс службой Министерства культуры.
Что нужно знать о генерале, который никогда не изменял долгу и присяге
Мемориальный знак Карлу Маннергейму с бывших казарм Кавалергардского полка в Петербурге перенесен в Музей Первой мировой войны «Ратная палата» в Царском Селе, где и будет храниться в качестве экспоната. Эта страница перевернута. Властям Копенгагена не спасти Русалочку, которой вандалы регулярно отрывают голову. У нас, к счастью, есть Царское Село.
Там, среди своих боевых товарищей, Георгиевский кавалер генерал-лейтенант Маннергейм, получивший в XXI веке новые ранения – дрелью, топором, кислотой, краской – обретет, наконец покой. Память еще одного боевого офицера Первой мировой будет хранить музей, концепция которого разрабатывалась при участии Российского военно-исторического общества. Все однозначно. Лучшего решения придумать нельзя.
Хотя осадок остался. Уж больно напомнили кадры снятия доски расправу над памятниками советской эпохи где-нибудь в Польше. Кстати, после переустановки доски ее не стали реставрировать – пусть напоминает и о том, какими средствами противники национального согласия манипулируют общественным мнением. Средства – краска, кислота, топор.
Что ж, Петербург переполнен прекрасным. Исчезновение одной мемориальной доски в память о русском генерале ничего не изменит. Пусть даже и лишился город работы народного художника, к которой уже водили экскурсии.
Генерал-лейтенант русской армии
Есть ли Г.К. Маннергейм среди кавалеров, чьи имена увековечены на стенах Георгиевского зала Кремля? Проверить пока не удалось. Но он имеет на это полное право, так как в 1914 г. за боевые заслуги был удостоен ордена Святого Георгия IV степени.
Генерал-лейтенант русской армии Густав Карлович Маннергейм служил с 1887 по 1918 г. Эта фраза дословно воспроизводит текст на памятной доске, которую Российское военно-историческое общество установило по месту его службы.
А уже потом он стал главнокомандующим финской армией, а потом – президентом Финляндии.
Кавалергарда век недолог. Но барону Маннергейму удалось прожить две полноценные жизни. Одну – в Российской империи, честно отслужив ей 30 лет. И вторую – в Финляндии.
Это были две разные жизни – никто не строит иллюзий. Связывало их одно – личное кредо барона: «На войне единичный человек сражается не за какую-то систему правления, а за страну. Я считаю, что нет большой разницы, делает он это добровольно или по приказу: он делает ни что иное, как исполняет свой долг офицера».
Долгу и присяге он не изменял никогда. Присягнул в молодости Императору – до конца жизни на его рабочем столе стояло фото Николая II с автографом. На войне в нагрудном кармане постоянно носил серебряную медаль, выпущенную по случаю коронации Николая Романова. Считал ее талисманом, который бережет в бою от пули. Потом присягнул Финляндии. Большевиков искренне считал узурпаторами. Дважды воевал с СССР, оба раза проиграл. Или трижды? Это если считать Гражданскую.
Там Маннергейм выиграл. В.И. Ленин в 1917-м так легко согласился с «независимостью Финляндии», потому что полагал: победа большевиков в Суоми – дело месяца-двух, революционные настроения в Финляндии были много сильнее, чем в большей части России. Но Маннергейм и консервативное офицерство (не без немецкой поддержки) в Финляндии одержали верх, потом даже хотели идти освобождать от красных Петроград. Но что-то не срослось.
Президент из кавалергардов
Будущий президент будущей соседней страны был женат на русской, а его дочери носили совсем не финские имена – Анастасия и Софья.
К коренным финнам у шведской аристократии, к которой по рождению принадлежал барон, было примерно такое же ироничное отношение, как у сегодняшних коренных питерцев. Чувства были взаимными. Посему пробуждающееся самосознание финнов безошибочно относило барона к сатрапам царского режима. Финский язык Маннергейм знал слабо, хуже русского или шведского. Еще, как полагалось офицеру-аристократу, владел английским, французским, немецким и польским.
Его армейский путь был ровен и честен. Отличный кавалерист, требовательный командир. Добровольцем отправился на войну с Японией. В ходе Мукденского сражения сам повел драгун в бешеную атаку на японцев (под ним убили лошадь), чем, как писали в рапорте, спас от гибели 3-ю пехотную дивизию. Был произведен в полковники.
Стал разведчиком. С отрядом китайских разбойников хунхузов совершил рейд по Монголии. А потом была удивительная экспедиция под грифом «секретно» – от Ташкента до Пекина. 3000 км верхом по Азии и Китаю под чужим именем. Рисовал карты, встречался с далай-ламой, сделал 1300 фото, описывал стратегически важные районы и гарнизоны, составлял план захвата двух северных китайских провинций в случае войны.
Потом Первая мировая. Фронт. Отличился в Галицийской битве. Участвовал в прорыве, получившем имя его друга Брусилова. Помимо Георгиевского креста награжден за храбрость Георгиевским оружием. Кстати, царскими орденами гордился более всего, носил их на парадном мундире до конца жизни.
Как ни странно, инородец Маннергейм был в числе немногих российских генералов, до конца поддерживавших царя Николая. Февраль и тем более Октябрь считал Смутой и развалом страны, не понял революцию и не принял. И хотя советское правительство продолжало платить ему до марта 1918-го жалованье (а затем даже, как это ни забавно звучит, назначило пенсию), написал рапорт об отставке – и отбыл на историческую родину. С этого момента прямая, как стрела, линия его жизни становится, мягко говоря, извилистой.
Но Маннергеймы просто так на дороге не валяются. Он организовал собственную армию, разбил дома красных, ненадолго даже стал правителем Финляндии. Его маленькая страна стала как бы продолжением его большой империи. Большевики Маннергейма ненавидели.
«Мы приходим помочь вам расправиться, расплатиться с лихвой за позор» – эту песню слушали наши бойцы спустя 20 лет, в 1940-м, в перерывах между страшными атаками на линию Маннергейма. И дальше: «Принимай нас, Суоми-красавица, в ожерелье прозрачных озер». Позор у жителей Суоми был, как нам представлялось, в том, что в Гражданскую здесь победили белофинны.
Кстати, при существующем нынче в России общественно-государственном устройстве белофинны были бы нам минимум партнерами. Кто-то из вандалов, обливавших доску краской и рубивших ее топором, наверняка сейчас мечтает: вот, начнется с Маннергейма, а кончится «сменой конституционного строя». Мечтать не вредно, мечты уголовно не наказуемы. А вот призывы – уже да. УК РФ, ст. 280, ч.2.
А тогда белофинны крошили красных не менее жестоко, чем красные белых на Урале, Кубани и в Крыму. Гордиться тут нечем. Ни тем, ни другим. «Обычное средневековое зверство», свойственное любой гражданской войне.
Патриотизм и вандализм
Вот так. Поделились – и разорвали страну пополам. Примерно треть царских офицеров пошла к большевикам. И не надо басен, что у всех семьи брал Троцкий в заложники. Брал, конечно, подлец. Но многие шли за красных вполне по велению сердца. Еще треть – штык в землю, домой, к семье. Кто-то уехал за границу. А остальные пошли за белых, многие из них, как Маннергейм, посвятили себя строительству новых государств на окраинах бывшей империи. Все воевать умели, пролили в Гражданскую море крови соотечественников.
Вот давайте представим, что в 1812-м произошло бы такое разделение, и половина России пошла бы за Наполеоном с его «европейскими ценностями». А что? Пошла же большая часть Польши. Да не стало бы никакой России за двадцать минут… Сбылась бы вековая мечта просвещенного Запада. И только скакал бы по бескрайним полям Московии обросший бородой аки Стенька Разин одичавший гусар Денис Давыдов… да рубил всех подряд налево и направо… Вот такая была бы «потеря нравственных ориентиров»… А сейчас те, кто призывает остервенело валить памятники, судорожно переименовывать улицы и города (какой такой Днепропетровск? Даешь Днипро!), срывать мемориальные доски, а когда сорвать кишка тонка, так хоть забросать их краской, засверлить дрелью – они чего хотят? Снова разодрать Россию? На красных и белых? Хороших и плохих?
Лично я уверен в одном. Мемориальный дословно – «памятный». Памятник – это от слова «память». А не от слов «хороший» или «плохой», «правильный» или «неправильный»… Историю нужно помнить и знать. И делать выводы. На грабли по десятому разу не наступать.
Помнится, первыми памятники начали массово сносить большевики. Начали с уничтожения в 1918-м монумента Скобелеву. А как же, памятник «белому генералу», наверное, какой-то «белогвардейской сволочи»! Вряд ли буйные «гражданские активисты» той поры что-то знали про «равного Суворову» полководца, прославившего Россию на Востоке и Балканах. Генерала, который на передовой демонстративно (эх, романтичные были нравы!) ходил в белом мундире и белой бурке. Мол, русские офицеры от врага не маскируются. Усилиями Российского военно-исторического общества Скобелев в Москву спустя почти 100 лет вернулся, замкнув утраченное звено отечественной истории.
Мы видели сильные ходы, значимые жесты собирания нации, демонстративного почтения к предкам – из самых разных лагерей Гражданской. Упокоились в Донском монастыре белые из белых Деникин и Каппель. Появился остров Колчака в Ледовитом океане. Проектируют памятник Врангелю в Крыму. Президент во время визита в Финляндию возложил венок на могилу того же Маннергейма.
Я могу понять вопросы ветеранов в отношении памятной доски: да, нужно объяснять. История – сложная штука, и помимо черной и белой на ее палитре множество иных красок, оттенков. Но не ветераны же рушат памятники и сверлят лица на барельефах электродрелью? Те же, кто заливает кислотой и рубит топором мемориальные доски, будь то ультралибералы или ультрапатриоты, на самом деле никакие не либералы и не патриоты, а недоумки. Точно такие же, как на Украине, чубатые, которые пляшут на могилах, срывают мемориальные доски, валят памятники Ленину и разведчику Николаю Кузнецову, Жукову и Черняховскому, советскому солдату-освободителю. Как и те буйнопомешанные, кто 25 лет назад повалил Дзержинского на Лубянке. Что, лучше от того зажилось? Сразу порядку в стране прибавилось? Все это от внутренней ущербности: памятник, он сдачи дать не может.
Не нравится вождь мирового пролетариата? Посносить все памятники вплоть до самого распоследнего облупившегося бетонного истукана на полузаброшенной станции. Сталин? С ним проще: уже без нас все снесли, срубили отбойными молотками, замалевали. Есть, правда, еще где-то пара бюстов, но тут недолго разобраться. А Максим Горький – не подручный ли Сталина? Памятники – прочь, названия – вон, пьесы – сжечь.
Дальше – больше. Кажется скучным Островский? Айда к Малому театру, чего-то там классик засиделся! Не любите Лермонтова? Неполиткорректно воевал на Кавказе? Пушкин? Имперски обижал поляков? Не устоять! Повалим, как Дзержинского! А кино? «28 панфиловцев». А вдруг их было 29? Или погибли не все 28? Да их, может, вообще не было, сами в газете читали! Не выпускать фильм на экраны! «Викинг»? Какой викинг? Это который святой Владимир? Клерикализм и мракобесие! Запретить!
Только начни – не остановишь. Общественное мнение сформировано. Только плесни керосинчику. И все это один психотип – круши, дери на части, разжигай. Забрасывали краской в Петербурге доску Маннергейму отморозки-лимоновцы – запрещенная «Другая Россия». А вот камертон совести города на Неве Даниил Гранин выступил за доску Маннергейму.
Другой коренной питерец, экс-глава ЦИК Владимир Чуров лично участвовал в разработке доски: «Маннергейм – русский генерал. Но обстоятельства вынудили его покинуть Россию. Сегодня памятная дата – день Брусиловского прорыва, в котором он сражался, – говорил Чуров на церемонии, – это последняя победа императорской армии, в честь этого события и ставят знак».
И Михаил Пиотровский тоже высказался «за»: «Он был выдающимся русским разведчиком, путешественником. Поэтому, независимо от всего прочего, первая часть его биографии – наша, петербургская. Эта мемориальная доска имеет право на существование больше, чем многие другие».
Для возвращения русского генерала Маннергейма в родную историю Эрмитаж проводил специальную выставку, посвященную имперскому прошлому финского президента. Давно, кстати, в Питере стоит и бюст маршала – в одноименной гостинице. А на книжных полках россиян давно стоит том «Маннергейм» из серии «ЖЗЛ – Жизнь замечательных людей».
Так что вам решать, дорогой читатель, с кем вы – с Граниным и Пиотровским, автором доски народным художником РФ Щербаковым или с… Воздержимся от эпитетов, которые вертятся на языке.
Впрочем, как сказал на открытии мемориальной доски блестящий знаток военной истории С.Б. Иванов, «из песни слов не выкинешь», Маннергейм не только прослужил бОльшую часть своей жизни верой и правдой императорской России, но и оказался потом в стане противников Советской страны, кою искренне наследницей «своей России» не считал. Это тоже правда. Но во имя правды давайте разберемся в деталях.
Маннергейм по факту
Маннергейм в Финляндии был не монарх и не диктатор. Ему пришлось учитывать интересы, искать компромиссы и платить по чужим счетам. Процесс превращения лихого кавалериста в изворотливого, как лис, политика проходил непросто. Только эмигрировал из Финляндии он дважды. Но в конце концов освоился.
Вспомним канун Финской войны 1939-1940 гг. Сталин поначалу убеждал финнов обменяться территориями: «С Германией у нас сейчас хорошие отношения, но все в этом мире изменчиво… Мы не можем перенести Ленинград, поэтому нужно перенести границу. Мы просим 2700 квадратных километров, а взамен предлагаем 5500 квадратных километров. Поступает ли так какая-нибудь другая великая держава? Нет. Только мы такие глупые».
Старый солдат Маннергейм (к началу Финской ему было за 70) убеждал свое политическое руководство: надо договариваться, воевать с русскими нельзя. Его не послушали, финские политики надеялись на обещанную помощь англичан, которые, естественно, не будь они англичанами, держать слово и ввязываться в войну с СССР и не подумали, ограничив помощь Финляндии в основном добрым словом. Началась война. Финны под командованием Маннергейма сражались, признаем, умело, но проиграли. СССР свои задачи решил, на присоединение Финляндии не пошел, хотя мог (и финны это знали), закончив весьма почетным для Суоми-красавицы миром.
В общем, если до 1940-го Финляндия была в союзе с Британией против Германии и СССР (с учетом того, что по пакту Молотова-Риббентропа неформально относилась к советской «зоне влияния»), то после Финской войны она объективно оказалась против СССР и Британии в союзе с Германией. Хотя всячески пыталась сохранять видимость нейтралитета.
…Истории неизвестно, предлагал ли Маннергейм при встрече Гитлеру рюмку водки по-русски «с краями». Всем другим своим гостям традиционно предлагал. А Гитлер прилетел неожиданно в 1942-м поздравить с 75-летием… И заодно разобраться с «пассивностью финских союзников в войне с СССР». Тут нужно сказать, что немцы для маршала были проблемой нерешаемой. Маннергейм, как все царские генералы, прошедшие Первую мировую, немцев недолюбливал, но вынужден был считаться с реальностью. Лавировал. Обманывал.
Главнокомандующий финской армией Маннергейм всерьез опасался расплаты за невыполненные обязательства. Гитлер начал переговоры нервно – настолько, что запись сразу прекратили. Что там было дальше, мы не знаем. Но «грехи» перед рейхом как-то сошли Маннергейму с рук, он как-то отболтался. И продолжал обещать и не делать, брать под козырек, потом тянуть время – и не выполнять указаний из Берлина. Эти «провинности» впоследствии стали его спасительным оправданием перед потомками.
Итак, Маннергейм по факту:
– отказался участвовать в штурме Ленинграда, дойдя до старой, 1940 г., границы (в отдельных местах перейдя ее на глубину до 20 км) на реке Сестре осенью 1941 года, когда судьба города висела на волоске;
– отказался пропустить немцев для удара по городу с севера;
– не обстреливал Ленинград с Карельского перешейка. Д. Гранин: «Финны со своей стороны обстрел города не производили, и, несмотря на требование Гитлера, Маннергейм запретил обстреливать Ленинград из орудий». Отсюда и знаменитые таблички на улицах Ленинграда времен блокады «При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна». То есть снаряд мог прилететь только от немецких позиций;
– дважды, осенью 1941 года и осенью 1942 года, отказывался от синхронного с немцами наступления на юг от Свири, чтобы замкнуть сухопутное кольцо блокады; фактически вялые действия финнов позволили держать «Дорогу жизни» по Ладожскому озеру;
– в июне 1943 года распустил финский батальон СС, воевавший в составе танковой дивизии СС «Викинг»; – отказался выдавать немцам евреев…
Короче, 27 января 1944 года, когда гремел салют в честь полного освобождения Ленинграда от вражеской блокады, финны так и продолжали «смирно» стоять на старой границе.
4 августа 1944 года Маннергейм стал, наконец, президентом Финляндии. В его лице пришла к власти партия «мира с Советами». Через месяц отдал приказ о прекращении огня. 19 сентября было подписано перемирие с СССР. Для правды истории вспомним: это мы начали войну против Финляндии в 1939 г. А финны в 1941 году сумели представить дело, что они возвращают свои утраченные территории. Не подкопаешься.
Но белый и пушистый – по собственным мемуарам – Маннергейм очень боялся попасть в список военных преступников (а в Финляндии был свой «Нюрнберг»). Не попал. Финнам, конечно, не удалось выкрутиться так же лихо, как румынам. Те вообще сперва позверствовали на Украине, потом дошли до Сталинграда, но сделали пируэт в конце войны и закончили в стане победителей. Король румын Михай так вообще получил от Сталина орден «Победа», а в 2005 г. сам В.В. Путин вручил ему в Москве юбилейную медаль «60 лет Победы в Великой Отечественной войне».
Подписав мир с СССР, Маннергейм отдал приказ разоружить или вытеснить с территории Финляндии все германские войска (150 тысяч!). Немцы разоружаться не собирались, и тут без перестрелок не обошлось. Таким образом, Маннергейм «сориентировался» и даже немного повоевал за СССР. Как Михая его не наградили, но и не преследовали. Историки уверены: не трогать Маннергейма распорядился лично Сталин – из пиетета к его личности и заслугам. Соперник достойный, по-своему честный, а главное, побежденный – отчего бы великой державе не проявить великодушие? Нам же потом жить бок о бок, и хотелось бы – в мире и согласии. Ряд исследователей вкладывают в уста советского лидера следующие слова: «Только он смог убедить финский народ, чтобы Финляндия капитулировала, и был действительно патриотом своей страны».
Если же взглянуть на дело в прагматическом ключе, то Маннергейм был нужен советскому руководству как человек, который способен держать под контролем антисоветски настроенный офицерский корпус финской армии. Запасов вооружения на тайных складах, созданных горячими финскими парнями, хватило бы, чтобы вооружить не одну дивизию. Но масштабную войну после войны (на фоне которой «лесные братья» в Прибалтике и бандеровцы на Западной Украине показались бы ясли-садом) удалось предотвратить. И в начале 1946 г. председатель Союзной контрольной комиссии в Финляндии А. Жданов передал Маннергейму заверения, что если тот по состоянию здоровья оставит пост президента, то СССР гарантирует ему свободу и безопасность.
Не забудем, что Жданов как 1-й секретарь Ленинградского обкома партии был вообще-то высшим должностным лицом в блокадном Ленинграде и ужасы блокады пережил лично. Первая встреча с Маннергеймом произошла у него в октябре 1944 г. Жданов, стремясь выстроить отношения, немного слукавил: заявил, что в Первую мировую служил под началом генерала. Хотел напомнить о былом боевом братстве и чести имперского офицера. Знакомство двух «братьев по оружию» прошло как нельзя лучше.
Как мы помним, в дальнейшем Суоми на протяжении десятилетий оставалась для нас окном в Европу, лучшим из капиталистических партнеров, образцом «взаимовыгодного сотрудничества государств с различным социально-экономическим строем». Государственная политика Финляндии по отношению к СССР вошла в историю как «линия Паасиккиви – Кеннокена», но на самом деле ее основы заложил именно Маннергейм.
Вот это и есть настоящая, в общем, линия Маннергейма.
Всего этого, естественно, не знали дремучие «активисты» с топорами. И вот, кстати, признак нездоровья в нашей информационной среде… Каждая их «акция» против одной памятной доски удостаивалась десятков публикаций и тысяч записей в блогах. Увы, намного больше, чем все 1800 (одна тысяча восемьсот) мемориальных досок, установленных Российским военно-историческим обществом героям и Советской, и Императорской армий.
История без потерь
«Мемориальная табличка» Маннергейма напоминала о том же, о чем напомнил ему Жданов. У нас была большая и славная – общая история. И еще о том, как политическая непримиримость, подкрепленная вооруженным насилием и жестким идеологическим противостоянием, сделала после 1917-го тысячи и тысячи ярких, неординарных людей вынужденными эмигрантами и идейными врагами новой России. А не было бы Гражданской – и они бы честно, верой и правдой служили на благо нашей единой страны.
Тысячу сто лет простояло наше государство. Каждым годом, каждым днем мы можем гордиться. Но только при одном условии: если с уважением или хотя бы с пониманием будем стремиться относиться ко всем, кто искренне служил России, тем более сражался за нее. Служили так, как они в это верили и как это понимали. К ним, безусловно, относится и Г.К. Маннергейм, воевавший в своей «первой жизни» за свою Большую Родину так же, как воевали иные прославленные инородцы на русской службе – Лефорт, Гордон, Миних, Барклай, Багратион, Дибич. И многие другие – иностранцы по крови, русские в душе.
Мы уже один раз наворотили с отрицанием непрерывности исторического прошлого, когда после 1917 года по сути отреклись и от Суворова с Кутузовым, и от святого Александра Невского, и от князя-эксплуататора Димитрия Донского. Потом, ближе к войне, слава богу, опомнились. Но снова наступили на те же исторические грабли в годину «перестройки и гласности», начав поливать грязью все, что связано с СССР.
Не надоело? Пора одуматься.
История наша едина и непрерывна, не может быть в ней лишних фигур и потерянных звеньев. Ее надо изучать, стремиться понять логику поступков наших предков.
Ошибок – не повторять, преступления – не замалчивать, подвиги, не скромничая, – поднимать на щит, успешный опыт, переложив на современные реалии, – использовать. Только стараться ничего и никого не отсекать и не отбрасывать.
В сущности, надо просто говорить правду. Ту самую правду, которая бывает очень неудобна при любой идеологической зашоренности. Ну, что поделать, не вмещается история России в рамки схем – хоть коммунистических, хоть монархических, хоть либеральных. Слишком велика и объемна.
В нашей большой и сложной истории есть место для всех. Наш деды и прадеды одинаково хотели, чтобы мы, их внуки, правнуки, жили, были здоровы и счастливы, чтобы и у нас были счастливые дети и внуки. Чтобы жили в своем Отечестве.
Как могли, они строили это счастье. Строили для своих семей и своих потомков, трудились, надрывались, сражались и гибли за это счастье. Наши предки не были идеальны, они грешили, заблуждались, вершили отнюдь не только благие и святые дела. Но нас, своих детей, они одинаково искренне любили. Желали для нас, для своей Родины, как они ее представляли, только добра. Все одинаково – и белые, и красные, и зеленые, и всякие.
Давайте и мы ответим им тем же. Уважением. Стремлением понять. Если надо, простить.
Маргиналам нужно сегодня, как воздух, кликушествовать в Интернете и на митингах, брызгать слюной и краской на нашу общую историю.
Это их психопатическая среда обитания.
Нам же нужно только одно – великая и счастливая Россия, единая в своем прошлом и будущем.
Владимир Мединский, Министр культуры Российской Федерации, доктор исторических наук