31 августа, в последний день лета 1941 года, ушла из жизни Марина Цветаева. Последний день лета Марины Цветаевой. Со всех сторон полыхала война, Цветаева уехала в эвакуацию:
Ливней звездных —
Август! — Месяц
Ливней звездных!
В начале октября – день ее рождения. Она – между летом и осенью:
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья
Я родилась
Автор книги «Марина Цветаева» в серии «Жизнь замечательных людей» Илья Фаликов – сам поэт. Следовательно, его книга – это книга поэта о поэте. О живом поэте. Потому и завершается стихами автора вместо послесловия. В этой не самой долгой жизни набралось много событий, поэтому книга очень увесистая. Иногда – это всего лишь сводки фактов. Иногда – неожиданная подсветка некоторых обстоятельств жизни как будто подсветка хорошо знакомых городских зданий. Эти детали раньше могли казаться незначительными. Конечно, не обошлось без неизбежных в биографических книгах натяжек. Но финал быстр и однозначен.
Главные герои книги, кроме самой Марины Цветаевой и членов ее семьи – известные литераторы и деятели культуры и, конечно, другие поэты «большой четверки»: Борис Пастернак, Осип Мандельштам, Анна Ахматова. У них было разное происхождение, разный возраст и длина жизни, разные судьбы. Объединяло их только одно – бесконечная преданность Эвтерпе. Мы все живем в пространстве созданной ими культуры.
Как и Борис Пастернак, в юности Цветаева учится музыке, но мир видит именно через поэзию. Пастернак отказался от музыки усилием воли, хотя имел талант, но зато музыкой и живописью заполнены все его книги, особенно «Сестра моя жизнь». Цветаева также – против течения и поверх барьеров. Вернее – стороной. Опережает моду и время в поэзии. Не дурная оригинальность, оказывающаяся на поверку банальностью и пошлостью, а подлинная.
Первый сборник стихов был напечатан на деньги Ивана Цветаева. Как поэт она созревает очень рано:
Моим стихам, написанным так рано,
Что и не знала я, что я — поэт,
Сорвавшимся, как брызги из фонтана,
Как искры из ракет
Ее стихи – настоящие с самого начала среди множества водянистых других стихов. Случайно, навзрыд, без сора. В ранних стихах она по степени проникновения в ритм русского стиха близка Пушкину. Это магия настоящего искусства, тут не нужно ничего объяснять дополнительно, возникает иллюзия неисчерпаемости. Шедевры создаются легко и непринужденно. Такое бывает очень редко – открываешь и буквально захлебываешься от бездны открывшейся новизны. Принесенное из далекого прошлого, ее ранее творчество легко воспринимается и следующими поколениями. И все равно рецензенты умудрялись ее ругать и находить недостатки.
Позднее – рубленные рифмы с многочисленными дефисами и переносами. Ее переносы – невероятны. Почти верлибры. Иногда кажется из них исчезла вся магия. Видны и стружки со стола, и изюм со дна коробки. Но это называется не революции – эволюция. Стихия вместо стихов, абстракционизм вместо реализма, но автор – прежний, мастер, только другой. Слог становится отрывистым и ригидным, как будто в письмах. Музе не прикажешь. Самое главное – художественность. Стихи – это образы. Поэт их называет и впечатывает в сознание читателя. Но все же это неповторимый музыкальный ритм, как у Моцарта или Вагнера. Вечная музыка («Руки, которые в залах дворца вальсы Шопена играли…»). При этом сама Цветаева на сравнение ее стихов с музыкой обижалась.
В одной ее фразе может быть больше поэзии, чем у многих поэтов во всем стихотворении или даже во всем творчестве. МЦ в квадрате. Через Бориса Пастернака и гиперзвук Андрея Вознесенского (Вознесенский буквально в одном рукопожатии от Маяковского и МЦ, а через них уже связь современности с Серебряным веком) – к Владимиру Высоцкому, Иосифу Бродскому, и, как это ни странно, Александру Башлачеву:
Превыше крестов и труб,
Крещённый в огне и дыме,
Архангел-тяжелоступ —
Здорово в веках, Владимир!
Как и Мандельштам, она мало заботится о том, чтобы ее издавали, мало заботится о деньгах. От нее ничего не останется, кроме стихов. Стихи должны говорить за биографию. Живет как настоящий поэт – «или-или». Против воинствующего невежества. Гимн идеализму. Максимально далека от мещанства и ханжества, хотя и ведет семейный быт. Это идущее еще из детства: «На твой безумный мир ответ один — отказ». Она живет, дышит, слышит, видит и даже запахи воспринимает – как поэт, без политеса, ухмылочек или двойного дна. Живет так будто ее постоянно видят даже не люди – видит Бог. Идеальное поэтическое животное. Она радуется и страдает как поэтическое животное , но не физиологически, а божественно:
Голос правды небесной
против правды земной
Временами ей приходится почти побираться, просить деньги кажется у всех друзей и знакомых, нищенствовать, чинить чужие ботинки и ходить в них (ее мужские ботинки как у Макара Девушкина в «Белых ночах» Достоевского – очень запоминающаяся деталь книги), но не сворачивать с крутого пути настоящего поэта. Она живет бедно и одновременно шикарно, постоянно путешествуя. Пестрый калейдоскоп – Москва, Таруса, Крым, Италия, Берлин, Прага – у каждого места свой вкус и запах, свой колорит, своя непохожесть. Ее чемодан стучит по брусчатке разных городов. Ее интересует как живут люди. В книге почти не нашлось места Петербургу, его Цветаева знает плохо.
Преклонение перед ее гениальными стихами может сочетаться с неприятием ее личности. Ее бесконечные любовные увлечения – она между блудницей и святой:
То на пирушку заведет лукавый,
то первенца забуду за пером
В МЦ какой-то даже не женский, а сверхпоэтический эгоизм – все любовные увлечения, шире – все события жизни – бесцеремонно перемалывались в поэзию. Долго носит, но потом быстро и с колоссальным облегчением разрешается бременем на бумагу, чтобы снова забыть. И так до следующего раза.
При этом кроме надрыва в ее жизни есть и нечто почти физиологически болезненное:
Уж лучше на погост, —
Чем в гнойный лазарет
Чесателей корост,
Читателей газет!
Вся ее жизнь – череда трагедий и смертей (иногда не верится, что это все пришлось на одну судьбу и что это все одному человеку можно так стоически снести). Поэтому она так органически не любит сибаритствующего барина Бунина, в парусиновых брюках и белых туфлях на босую загорелую ногу, в котором литература уживается с аристократизмом и даже с богатством. Он человек совсем другого статуса. Однако, если фиксировать с беспристрастностью историка, то в ее жизни – как личной, так и исторической – были и просто сказочно-счастливые дни. Среди всего этого безумия все же иногда светило солнце.
Она пишет и почти политические стихи – «Рассвет на рельсах», «Тоска по Родине..». В то же время она вне политики – как луна, которая освещает дорогу и хищнику, и жертве. Писать о политике поэту бессмысленно, хоть о ней и пишут. Это как рассказывать о путешествиях или деньгах. Любовные пристрастия меняются, политика, наоборот, не меняется, а деньги – или они есть, или их нет. Описания же путешествий интересны только тем, кто был в этих путешествиях вместе с рассказчиком – тогда реальность оживает вместо плоской картинки.
Советский паспорт в силу многих причин у Цветаевой остался. Она – настоящий патриот, подлинно русский человек с мировой отзывчивостью. Русский человек мира:
Сегодня — смеюсь!
Сегодня — да здравствует
Советский Союз!
За вас каждым мускулом
Держусь — и горжусь,
Челюскинцы — русские!
Обвинять ее в типичном «эмигрантстве» означает дотянуться тогда, когда она уже не может ответить. Она не эмигрант, если, конечно, только не иметь в виду эмиграцию внутреннюю.
Рябина закольцовывается и рифмуется как и все в ее жизни с судьбиной:
Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,
И всё — равно, и всё — едино.
Но если по дороге — куст
Встает, особенно — рябина…
Подписывайтесь на наш канал в Яндекс. Дзен
Подписывайтесь на наш новый видеоканал Дипломатрутубе. Shorts
Подписывайтесь на наш видеоканал Дипломатрутубе
Рутубе — https://rutube.ru/channel/24232558/